НАЦИЯ

 

"Большинство опрошенных (55%) не согласились с недавним заявлением президента России Путина, что "россияне и украинцы - один народ, который относится к одному историческому и духовному пространству", 41% - с этим согласны," - социологическая группа "Рейтинг".

 

Статья опубликована в "Совершенно секретно - Украина" №8 за 2021 г.

Все материалы раздела "Политическая история"

Все тексты про историю бизнеса

 

24 августа Украина будет праздновать 30-ю годовщину Независимости. На улицах, особенно там, где пройдут военные парады, будут звучать ставшие официальным приветствием наших вооруженных сил слова «Слава Україні! – Героям слава!». Этот клич родился среди сторонников государственной независимости Украины около 100 лет назад. Второй, не менее известный девиз, возникший в среде украинских националистов в годы распада СССР, до сих пор воспринимается даже среди сторонников Независимости неоднозначно: «Слава нації — смерть ворогам!». И самым пугающим из этих четырех слов оказывается не самое страшное слово «смерть», а совершенно, казалось бы, нейтральное – «нация». За 30 лет независимости большинство украинских граждан привыкло славить Украину, но отказывается поставить знак равенства между словами «Украина» и «нация».

Для людей, сформировавшихся в советском информационном пространстве или под влиянием российского, слово это однозначно нехорошее, подозрительное, словно мужчина в пальто с поднятым воротником, в темных очках и надвинутой на лоб шляпе. Хотя оглянись – и вот же вполне съедобные производные – Национальная опера, академия и олимпийская сборная. Наконец, ООН, Организация объединенных наций. Не государств, не народов и не национальностей. Наций.

Давайте разберемся, что же это такое – нация, чем нация отличается от народа и государства, почему «национализм» стал ругательным словом, существует ли украинская нация, нужна ли она гражданам Украины и если да, то в каком виде.

 

Воображаемые сообщества

По ту сторону от западной границы бывшей российской империи слово «нация» хотя и меняло оттенки смысла, но никогда не подразумевало ничего такого, что бы не позволило языку повернуться для произнесения слов «слава нации». Историк Николай Карамзин, путешествовавший по Франции в годы Великой французской революции, не без сарказма рассказывал, как французские революционные крестьяне поймали дворянина, и чтобы проверить «свой» ли он, заставили его восклицать «vive la nation!». Он, конечно, требование выполнил, и, отпуская его, крестьяне спросили: мил человек, объясни нам, что такое эта самая «nation»?

Впрочем, сам Карамзин прекрасно понимал, что это такое. Уже в первом русском словаре заимствованных слов, составленном в 1725 году по распоряжению царя Петра («Лексикон вокабулам новым по алфавиту») фигурировало это слово в значении суверенного, самостоятельного государства. В Кючук-Кайнарджийском 1774 г. мирном договоре между Россией и Турцией слово «нация» используется 5 раз. Вот характерная цитата: «…Российский двор, и Оттоманская Порта [должны] признавать и почитать оную татарскую нацию в политическом и гражданском состоянии по примеру других держав, под собственным правлением своим состоящих, ни от кого, кроме единого Бога, не зависящих».

Так слово «нация» и понималось в Европе XVIII века – как общность людей, обладающих политическим суверенитетом. И это была довольно революционная идея, ведь еще недавно суверенитетом обладали исключительно монархи, которых и называли за это «суверен». Вероятно, первым европейским государством, в котором возникла идея коллективного суверенитета, была Речь Посполита, где монарх избирался шляхтой. Вот себя-то шляхта и считала «нацией», в отличие от простолюдинов, которые не участвовали в политической жизни государства, тем более – во внешнеполитической, где и проявлялся суверенитет.

нац01

Конституция 3 мая 1791 года — картина Яна Матейко, написанная к столетию принятия первой польской конституции.

По мере обретения политических прав дворянами других государств, представление о национальном характере дворянства начинает распространяться в Европе. Параллельно в среде «простолюдинов» или, как говорили во Франции – третьего сословия, шел другой процесс, процесс осознания себя частью обширной этнической группы. Связан этот процесс был как с интенсификацией связей между людьми внутри государственных границ, так и с появлением общенациональных языков. Чему, в свою очередь, способствовала не только централизация власти, но и появление печатных изданий, тиражировавших вместе с книгами и, затем, газетами языковые нормы.

До появления тиражируемых книг европейские государства в смысле лингвистики напоминали современный Кавказ, где до сих пор сохраняется около 60 языков и наречий. В ходе реформы Лютера появились печатные переводы Библии на «народные языки». Именно библия стала первой массовой книгой. Но поскольку книги были изделием очень дорогим в производстве, издатели просто не могли себе позволить печатать переводы на каждый из сотен языков и диалектов Европы. Поэтому книгами обзавелись носители самых распространенных диалектов. Затем по этим книгам стали учить грамоте других. Так книги, издававшиеся на нескольких наиболее массовых диалектах, стали «кристаллизаторами», собиравшими читательские аудитории и унифицировавшими их языки. И скоро государственные границы стали и языковыми. Если раньше жившие по соседству подданные французского короля и немецкого курфюрста могли понимать друг друга лучше, чем своих сограждан из других мест, то теперь язык становился ясным идентификатором «свой – чужой».

Британский политолог Бенедикт Андерсон прямо назвал нации «воображаемыми сообществами» в том смысле, что они объединяют людей, не имеющих каких-либо объективных общих отличительных черт. Основанием для объединения служит только лишь вера в существование отдельных наций-этносов – французов, немцев, канадцев, русских или украинцев – и вера в свою принадлежность к определенной нации.

И затем у носителей одного языка и подданства появилась потребность объяснить себе, почему мы – свои, а они – чужие. Самым естественным и понятным объяснением были кровные, племенные узы: мы свои, потому что мы родственники. Нации-этносы стали обзаводиться общей генеалогией, подражая библейской истории и своей аристократической элите, гордящейся уходящими в глубь веков родословными.

Так к XVII веку на территории Европы сложились два принципиально разных подхода к разграничению «мы» и «они». Элиты группировались как носители политического суверенитета, «народ» - как одноплеменники, связанные кровными узами. Но постепенно граница между этими двумя подходами стала размываться: элиты осваивали свои национальные языки и веру в свои «национальные корни», а «народ» (в первую очередь его наиболее богатая часть – буржуазия) все больше хотел быть участником суверенной государственной политики. Французская революция снесла последние рубежи, разделявшие этническую и политическую нации. «Vive la nation!», - стали кричать французские крестьяне, и очень скоро выяснилось, что такая сплоченность создает для государств и государственных лидеров как новые возможности, так и новые угрозы.

Наполеон Бонапарт первым использовал национализм в качестве инструмента мобилизации и мотивации. Солдаты и офицеры его армии считали друг друга не только подданными одного императора, но и братьями по крови. И воевали не только и не столько за деньги или за Наполеона, сколько за Францию, большую общую Родину-мать.

Только в 70-е годы ХХ века появилось объяснение природы мобилизационного воздействия национализма. Британский биолог Ричард Докинз показал, что в ходе эволюции живые существа, в том числе люди, научились защищать не только себя лично, но и свой «генофонд» в целом, носителями которого являются кровные родственники. Солдат Наполеона вел в бой неосознаваемый эволюционный механизм, основанный на вере в то, что все французы – родственники.

Но вместе с развитием биологической составляющей национализма, политическая не вытеснялась, а лишь усиливалась. Племя важнее своего вождя, а нация важнее своего короля. «La nation», осознавшая себя субъектом суверенной политики, хозяйкой своей страны и своей судьбы, автоматически избавилась от веры в Богом данную власть монарха. Что и продемонстрировала максимально ясно 21 января 1793 года в 10:22 в Париже на площади Революции. Когда палач показал народу отрубленную гильотиной голову Людовика XVI, в толпе раздался громкий крик: «Да здравствует нация (vive la nation)! Да здравствует Республика!».

нац02

 

Национализм как знамя русского либерализма

За событиями в революционном Париже внимательно следили во всех столицах Европы, в том числе – в Санкт-Петербурге. Известия о казни короля главной, образцовой европейской державы произвела такое впечатление на 16-летнего наследника престола Александра Павловича, что он даже собрался (после восхождения на престол) передать права управления страной в руки la nation, чтобы не допустить повторения в России французской la revolution.

И надо сказать, что поначалу все действительно шло к тому. Александр I сделал сына провинциального священника Михаила Сперанского своим главным советником и поручил тому разработку грандиозной политической реформы, предполагавшей появление в империи прообраза представительской демократии. Носителями суверенитета, то есть «нацией» реформа Сперанского полагала сделать не только аристократию, но и всех владельцев недвижимого имущества.

Так слово «нация» стало знаменем российского либерализма. Оно сулило свободы, права и в целом европейский вектор развития государства. И в нем не содержалось ни намека на этническую трактовку, поскольку ценз допуска в состав нации был только один – имущественный. Но под давлением аристократической верхушки, которую бы нынче стали называть «олигархат», реформы Сперанского захлебнулись. Последнюю попытку убедить монархию сформировать в стране политическую нацию сделали в 1825 году декабристы. Но эффект вышел обратный: декабристы начисто отбили у нового монарха желание делиться властью с отечественной la nation, так и норовящей реализовать суверенитет с помощью солдатских штыков или шарфа с табакеркой.

А затем Николай I познакомился и с другой ипостасью национализма. 29 ноября 1830 года началось Польское восстание. Шляхта хорошо помнила название своего государства – буквальный перевод на польский латинского термина Res Publica – и свое положение в этой республике. Поляки не хотели мириться с установлением на «своей земле» восточной деспотии, где земля принадлежит императору и где, по выражению Михаила Сперанского, «два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи».

Восстание было подавлено армией, оккупированная Россией территория Польши лишилась последних политических свобод, а в идеологии российских властей случился перелом, положивший начало русскому этническому национализму. Из рук либералов знамя русского национализма переходит в руки консерваторов. Вернее, выяснилось - на примере того же А.С. Пушкина, - что русский либерализм заканчивается там, где начинается угроза русскому империализму.

 

Национализм как знамя русского консерватизма

Мода на «русскость» появилась у русского дворянства в начале XIX века. В этом смысле империя двигалась в общем европейском тренде увлечения политических элит своими этническими «корнями», «народом». А главным толчком стал выход в 1818 году первых восьми томов «Истории государства российского» Николая Карамзина. Издание финансировал сам император Александр. Огромный для тех времен трехтысячный тираж на фоне общего патриотического подъема, вызванного Отечественной войной 1812 года и взятием Парижа в 1814 году, разлетелся в продаже за один месяц. Один из экземпляров «Истории…» попал в руки 19-летнему коллежскому секретарю и начинающему поэту Александру Пушкину, вследствие чего через 2 года журнал «Сын отечества» опубликовал первые фрагменты из поэмы «Руслан и Людмила».

нац03

Синхронно у образованных подданных Российской Империи появляется понятие «национальность». Хоть и выраженное другим, менее иностранным словом. Литератор Вяземский в 1819 г. писал в одном из писем: «Употребляю понятие "народность", как перевод nationalité, потому что чего же все время писать nationalité, вот поляки, например, переводят nationalité как "narodowosc", и отсюда "народность"».

И вот в 1833 году граф Уваров, став министром просвещения, в первом своем докладе императору «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения» пишет:

«…Открывается ясно, что начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить — имеем мы три главных:

1) Православная Вера.

2) Самодержавие.

3) Народность».

«Триединая формула» на десятилетия вперед, до самого заката империи стала костяком русской консервативной идеологии. Что именно имел в виду сам Уваров под «народностью», он так и не объяснил. Но поскольку в оригинале доклада, написанном, естественно, на родном языке Уварова – французском – он использует то самое nationalité, можно предположить, что у него речь шла все еще о европейской трактовке, о чувстве принадлежности элиты к политической нации. Так что Уваров, по сути, подчеркивал две особенности этой нации – религиозность и принятие абсолютной монархии.

Однако процесс соединения политической элиты со своими этническими корнями развивался неудержимо, и смысл слова «народность» быстро менялся. Уже в 1864 году журналист и издатель Михаил Погодин, комментируя заявление одного журналиста – мол, «царь должен быть монархом, в равной степени близким для всех проживающих в империи народов» – отвечает ему так: «Русский государь родился, вырос на русской земле, он приобрел все области с русскими людьми русским трудом и русской кровью. Видеть в государе не русского, а сборного человека из всех живущих в России национальностей, это есть такая нелепость, которую ни один настоящий русский человек слышать не может без всякого негодования».

В царствование Александра III русский государственный национализм достиг своего расцвета. В польских школах и вузах перешли на преподавание на русском языке. В Прибалтике и Финляндии запретили использовать местные языки на транспорте, вывесках, афишах и т.п. В Армении, Азии, в Крыму закрываются национальные учебные заведения. Евреев выселяют в черту оседлости, для них ввели квоты в средних и высших учебных заведениях. В 1882 году по империи прокатывается первая волна еврейских погромов. Начинается кампания по принудительному крещению мусульман. В результате только из Крыма эмигрировали – преимущественно в Турцию – около 4 млн. человек. Одновременно мусульманские территории начинают массово заселять русскими крестьянами – и скоро Волга становится «русской рекой», а Сибирь – русским лесом.

И вот в это время русский этнический национализм столкнулся с выбором, который во многом определил дальнейшую историю империи.

Во всех империях национализм, добравшись до стадии слияния концепции политической нации и этноса, должен был сделать выбор: каким людям позволить присоединиться к «титульному» этносу, ассимилироваться в нем, а каким – нет. И этот выбор бесповоротно разделял империю на нацию метрополии и инородные провинции, создавая в теле империи трещины, которые направляли историю империи к неминуемому концу. Эти «трещины» чаще всего проходили по очевидным идентифицируемым признакам – месту жительства, религии, цвету кожи. Язык, а уж тем более этническая мифология имели наименьшее значение: это дело исправлялось в течение 2-3 поколений. Поэтому гасконцы, лотарингцы и нормандцы превратились во французов, а вьетнамцы, алжирцы или малагасийцы – нет. Османская империя не смогла полностью «переварить» балканских христиан, а Британская – слишком удаленные США и Австралию. Только Австрии не хватило – то ли духа, то ли ресурсов – ассимилировать этносы, входившие в империю и не имевшие таких четких линий раздела. При определенных усилиях за 100 лет можно было превратить чехов, словаков, словенцев, а, возможно, и венгров в более-менее однородный этнос с католическим вероисповеданием и австрийским самосознанием под властью габсбурского кесаря.

Такой же выбор – что ассимилировать, а что отторгнуть – встал и перед русскими националистами. К примеру, вот как Петр Струве формулировал задачи России в Первой мировой войне: «первая — аннексия русской Галичины; второе — вычленение как самостоятельного государства этнографической Польши», которая не могла быть ассимилирована в силу укорененного католичества в отличие от православного населения «русских» территорий, отнятых у Речи Посполитой. Так формула графа Уварова с ее православием как свойством нации создала между подданными империи необратимый водораздел.

Выбор между потенциально «своими» (православными) и принципиально «чужими» (иноверными) этносами и привел к поселению в русских умах «триединого народа великой, малой и белой Руси». Православного, расово неотличимого, населяющего сопредельные территории. И тут надо заметить, что придуман «триединый народ» был в городе Киеве.

 

Как в Украине придумали «триединый русский народ»

В 1674 году в типографии Киево-Печерской лавры был отпечатан первый тираж книжки под названием «Синопсисъ, или Краткоє собраниє от различных летописцев о начале славяно-російскаго народа и первоначальных князьях богоспасаемаго града Кієва». Книжка рассказывала о существовании единого русского народа, происходящего от внука Ноя по имени Мосох, откуда и произошло слово «Москва». И о том, что Киев – это «преславный верховный и всего народа российского главный град», который «милостью Господнею» вернулся под руку царя Алексея Михайловича как «искони вечная скипетроносных прародителей отчина».

нац04

Словом, писали монахи о том, что Киев – главный русский город, Киево-Печерская лавра – главная киевская лавра, а ее монахи, сами понимаете какие важные люди. Монахов можно было понять: устраивались в новом государстве, как могли.

С этой книжкой ректор Киево-Могилянской академии Феофан Прокопович познакомил царя Петра, когда тот вызвал Феофана в новую столицу империи проводить реформу церкви. Но тогда пиар-акция киевлян не имела серьезных последствий. Царь Петр был убежденным интернационалистом, западником да еще и борцом с династическими привилегиями. Близкородственные связи малороссийской элиты с великорусской, а уж тем более прародительские амбиции Киева его мало волновали. К тому же после истории с гетманом Мазепой у киевлян в глазах Петра был очень уж испорченный имидж. Тем не менее «Синопсис» стал на многие годы едва ли не единственным источником знаний об истории присоединенных казацких земель, называемых теперь «Малороссией» в греческом понимании этого слова, то есть исконной Россией.

Следующую попытку сформировать «общественное мнение» малороссы предприняли век спустя. После полной потери клятвенно обещанной царем автономии, разгрома Запорожской Сечи, временного попадания в милость Екатерины времен фаворита-малоросса Безбородко и вновь потери милости у царей Павла и Александра. И вот в середине 1820-х годов в библиотеке светлейшего князя Безбородко была обнаружена рукопись под названием «История Русов или Малой России». Основой текста, как говорили, служили записи Юрия Хмельницкого, сына Богдана, который, в свою очередь, основывался на документах утерянной старинной библиотеки своего отца и библиотек монастырей, в которых он некоторое время жил.

нац05

Только в 2012 году тайна происхождения «Истории Русов» была раскрыта профессором Гарвардского университета Сергеем Плохием. Почти 30 лет исследований позволили профессору утверждать, что «История Русов» была написана, вероятнее всего, в первом десятилетии XIX века стародубскими помещиками из окружения князей Безбородко. Целью этого сочинения было укрепление статуса провинциальных помещиков в дворянстве империи. И надо сказать, в этот раз пиар-акция дала такие плоды, о которых ее авторы и мечтать не могли. Ведь именно в эти годы, после войны с Наполеоном, имперская элита начинала «чувствовать себя русской» и искала этнические и исторические корни своего формирующегося национального самосознания. «История Русов» изобиловала этими корнями.

Пушкин прочитывает «Историю Русов» в 1828 году, увлекается Украиной и тут же начинает писать поэму «Полтава», создавая для следующих поколений яркий и живой образ предателя Мазепы. Гоголь в 1835 году публикует повесть «Тарас Бульба», прямо заимствуя из «Истории Русов» некоторые сцены, в том числе казнь Андрия. Ну и что бы никто не сомневался в этнической принадлежности казаков, Гоголь безостановочно помещает нужное слово в речи Тараса:

«… Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: … и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. … Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Нет, братцы, так любить, как русская душа... Нет, так любить никто не может! … Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. … Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!»

Другой знаменитый Тарас, Шевченко, становится первым иллюстратором «Истории Русов». Этой же книге мы обязаны появлению в 1891-м незабвенного полотна Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Вот так ровно по Бенедикту Андерсону в воображении жителей Российской империи появился этнос под названием «триединый русский народ». Едва наметившаяся политическая нация приднепровских казаков была растворена в нем ради места для казацкой старшины в рядах имперской аристократии. Казаки сделались малороссами, говорившими на малороссийском, а по мнению русских националистов и вовсе на южно-русском наречии.

Перед православным и оправославленным населением бывших территорий Речи Посполитой замаячила перспектива исторического пути Прованса, Андалусии или Баварии. Будь российские императоры в этом вопросе чуть более торопливыми – по примеру Наполеона или Бисмарка – возможно, к началу ХХ века мысли о возможности суверенитета Беларуси и Украины никому и в голову бы не приходили.

«Мы не можем уступить и не уступим в вопросе о единстве русскаго народа и не можем отказаться от того, в чем оно наиболее выражается, – от единства русскаго имени. Ибо и Север и Юг в раздельности слишком слабы для тех задач, которыя перед ними поставила история. И только вместе, идя рука об руку, северяне и южане смогут выполнить свое общее мировое предназначение. Мы – это те, что окружали вещаго хранителя Рюрикова дома, в 882-м году, когда он прорицал, глядя на Киев: “это будет мать городов русских!” Мы – это те, что восемь столетий спустя, вместе с Богданом Хмельницким, не позволили, чтобы “на Руси не стало Руси”, как этого тогда и теперь от нас добивались и добиваются. Мы – это те, что в 1654 году позвали на осиротелый престол Южной Руси царя Руси Северной, из дома Романовых. Мы – это те, что имеют в сердце твердую веру: придет пора, когда вместо лжи и человеконенавистничества украинствующих раскольников восторжествует правда, согласие и любовь под высокой рукой Единой Неразделимой России!»

Это цитата не из очередного исторического опуса президента РФ, а из сочинения, как говорят, авторитетного для г-на Путина автора – Василия Шульгина, одного из продолжателей дела стародубских помещиков. Шульгин и сам был украинским помещиком, коренным киевлянином, депутатом Государственной думы, черносотенцем и одним из лидеров Киевского клуба русских националистов. Всю свою политическую жизнь он боролся с «украинствующими раскольниками», как он называл других националистов – украинских.

нац06

Ведь сложилось так, что и в Беларуси, и, особенно в имперской «Малороссии» в XIX веке оформились не только ассимиляционные процессы, но и прямо противоположные, неизбежно приводящие к требованию государственной независимости.

 

От империи к империи

Первая организация украинских националистов появилась в Киеве в 1845 году под названием «Кирило-Мефодиевское братство». То самое, за участие в котором Тараса Шевченко забрили в солдаты. У членов братства не было единого мнения о политических целях. Но уже тогда становилось ясно, что у «этнического» украинского национализма, ценящего, в первую очередь, культурную и языковую автономность, в разворачивающемся в Российской империи процессе формирования «триединого народа» шансов не было никаких. Как лаконично выразился лидер кирило-мефодиевцев Г. Андрузский: «Щоб створити Україну, необхідно зруйнувати Росію».

нац07

Братство было разгромлено после доноса в 1847 году, а годом позже по Европе прокатилась волна националистических революций. Во Франции, уже решившей этнические проблемы национализма, двигателем была политическая составляющая: революция снесла монархию и восстановила республиканское правление. В Германии и Италии отыгрывались обе половины: народ требовал и национального единства, и политических свобод. В оккупированной Пруссией части Речи Посполитой началось восстание за восстановление польской государственной независимости. В Ирландии поднялся мятеж против власти «чужой» британской нации. В Вене, столице Австрийской империи, волнения начались с требований демократических реформ. В итальянских и польских частях империи, Венгрии и Чехии они переросли в борьбу за независимость. Польский мятеж случился и в столице Галиции – Львове. Австрийские мятежи и подавление венгерского восстания привели к введению конституционной монархии с парламентом и партиями, в том числе, представляющие национальные меньшинства. И к концу века в Австрийской империи появились целые три национальные украинские партии.

В годы «весны народов» или, точнее, Springtime of Nations националистическая идеология в рядах будущих австрийских украинцев еще только зарождалась. Только через полвека она оформилась во полне ясную политическую платформу. В том числе политические активисты решили называть свой этнос украинским, а не руським или русинским, чтобы подчеркнуть оппозицию к Российской империи.

3 августа 1914, в начале Первой мировой, эти партии во Львове опубликовали Манифест, который определил суть всего дальнейшего процесса формирования национального самосознания украинцев:

«Війни хоче цар російський, самодержавний володар імперії, яка є історичним ворогом України. Царі російські зломили Переяславський договір, яким вони обов'язалися шанувати самостійність України. Царська імперія протягом трьох століть веде політику, яка має за ціль відобрати у поневоленій Україні національну душу і зробити український нарід частею російського народу. І чим більше буде пораженнє Росії, тим швидше виб’є година визволення України».

Однако катастрофа, случившаяся с Россией по итогу Первой мировой, не привела к освобождению Украины. В первую очередь потому, что украинцы, уже осознавая себя отдельным этносом, в массе еще не созрели до потребности стать носителями суверенитета. Слишком немногочислена и слишком раздроблена была национальная элита, слишком оторвана от «народных масс». Часть ее, подобная Василию Шульгину и другим членам Киевского клуба русских националистов, была прочно ассимилирована в русскую нацию. Их соперники украинские националисты были расколоты на буржуазных и социалистических. Последние спорили между собой о том, нужна ли Украине независимость или можно обойтись культурной автономией в составе советской России.

С другой стороны, в потере Украиной полученной было независимости велика заслуга и тонкой политики большевиков, которые сумели отделить этническую часть национального сознания от политической. Сначала они использовали все возможности для того, чтобы подорвать империю и собрать вокруг себя максимум сторонников. Поэтому и обещали крестьянам землю, а «национальным окраинам» - право на самоопределение. И то и другое в итоге оказалось враньем, поскольку какая может быть частная собственность на землю при социализме и какой национальный суверенитет, если «пролетарии всех стран – соединяйтесь». Но народ в этих перспективах мало разбирался и потому массово вступал в Красную Армию.

Потом, по инерции, какое-то короткое время этнический национализм даже расцвел в советских республиках под названием «коренизация», но затем и ее было решено сократить до танцев в народных костюмах. Так нации превратили в «народы» без каких-либо политических прав и псевдо-биологические «национальности», словно это воображаемое качество действительно передается от отца детям.

Потом случилась Вторая мировая война, начавшаяся с катастрофического распада Красной Армии. Выяснилось, что солдатам было не за что воевать: большевики не оставили им ни собственности, ни царя-батюшки, ни религии, ни свободы, ни национального чувства. Поэтому к 1943 году концепцию пролетарского интернационала в срочном порядке заменили старой доброй Русью-матушкой. Тут же вернулось понятие «триединого народа» в формулировке «братские народы», которая автоматически предполагала наличие в стране народов небратских. И воспрявшая «национальная гордость великороссов» тут же описала их: смешных молдаван, хитрых бессовестных жидов, горячих, но простоватых грузин, откровенно глупых чукчей и прочих «чурок». Зато русский народ обзавелся в собственном понимании лучшей в мире литературой, лучшей наукой, чистой душой и всеми прочими лучшими человеческими качествами.

Советское государство, называвшее себя главным в мире борцом с нацизмом, на деле насаждало русский шовинизм, фиксировало биологическое происхождение граждан в их паспортах, издавало пособия по определению национальностей по чертам лица и использовало квоты на национальности в образовании и трудоустройстве.

А чтобы «нерусским» гражданам даже думать было противно о суверенитете, слова «нация» и «национализм» были на уровне понятий накрепко привязаны к «нацизму» и «фашизму». Зарубежные просоветские националисты назывались «национально-освободительными движениями» и «борцами с империализмом», победа которых приводила к появлению ни в коем случае не национальных государств, а «народных демократий». Зарубежные антисоветские и любые внутренние националисты объявлялись нацистами, фашистами, прислужниками империалистов и прочих реакционных сил. Во внутреннем употреблении национализм был заменен патриотизмом (непременно советским, а не национальным) и гражданственностью. Ведь не может же советский гражданин и патриот мечтать о независимости, скажем, Узбекистана?

Но эффективность этой идеологической прокачки оказалась невысокой. Рассыпаться СССР начал именно с республик, населенных «инородцами», не входившими в «три братских народа».

Первыми о своем народе как о нации заявили эстонцы (обратите внимание на оба компонента национального самосознания в тексте их декларации о суверенитете):

«…Эстонский народ на берегах Балтийского моря обрабатывает землю и развивает свою культуру уже более пяти тысяч лет. … На эстонской земле для эстонцев, как коренной национальности … Суверенитет Эстонской ССР означает, что ей в лице ее высших органов власти, управления и судебных органов принадлежит высшая власть на своей территории».

За Эстонией последовали Литва, Латвия, Азербайджан и Грузия. Затем декларации о суверенитете приняли не только все советские республики, но и все автономные национальные республики и округа в составе РСФСР. Однако империя быстро пришла в себя и показала своим автономным республикам и округам на примере Ичкерии, что бывает с теми народами, которые начинают считать себя нациями и пробуют реализовать право на суверенитет.

нац10

Это, да еще очевидные выгоды от близости к трубам с нефтью и газом, убедило "внутренние" национальные элиты повременить с национализмом. И, возможно, вопрос суверенитета был бы отложен действительно надолго. Так надолго, что буряты, марийцы и осетины в конце-концов ощутили бы себя действительно русскими. Но нет, нынешнее российское руководство снова достало из пыльных чуланов концепцию славянского единства.

 

Автор, пиши еще

Судя по тексту, который недавно взбудоражил общественность в Украине и России, президент последней мыслит так, словно он – один из стародубских помещиков, сооружающих пафосную фальшивку ради своих мелких гешефтов. Ну или в лучшем случае как член Клуба киевских националистов, которые видели окружающий мир как битву великих империй. «Англия – владычица морей, занимает сверх того одну пятую часть суши, - писал в 1938 году малоросс Шульгин. - Франция имеет весьма значительныя колонии. Северо-Американские Соединен. Штаты захватили простор “от океана до океана”. Италия, на наших глазах, превратилась в Империю, отвоевав для себя солидный кусок Африки. Германия, в результате мировой войны лишенная колоний, спит и видит их в своих снах. Япония, напрягая все свои силы, борется за “место под солнцем”, т.е. за территорию на материке. Все остальные державы или имеют колонии, или бредят ими».

И казалось бы, какое нам дело до того, по какой именно причине российского президента так тяготит украинская независимость. Мнит ли он современных украинцев в самом деле русскими, заколдованными отравленным печеньем американского госдепа. Или бредит колониями и использует национальный вопрос лишь как повод для розыгрыша своей военно-политической игры. Или банально отвлекает соотечественников «маленькими войнами» от внутренних проблем – так или иначе нам надо крепить обороноспособность. Однако у опуса Путина о российско-украинском братстве могут случиться далеко идущие последствия.

За последние 200 лет Россия дважды переживала волны инспирированного государством национализма – во второй половине XIX и XX века. Оба раза этническая идентичность выстраивалась на идее единства славянских народов «великая, малая и белая», оставляя вне нации все неславянское население страны. И оба раза эта мобилизация завершалась распадом империи. Ибо если Россия – это страна нации трех видов славян, то что в ней делают остальные этносы? Так что бурятам, завозившим в Донецк «русский мир» на танках, видимо не судьба на самом деле превратиться в русских.

Кроме того, у третьего захода на этот круг имеются существенные особенности. Раньше украинцев и белорусов объявляли русскими после того, как они были «воссоединены» со своим «братским народом». Нынче даже Беларусь далеко не факт, что «воссоединена», не говоря уже об Украине. И если допустить, что украинцы и белорусы – это тоже русские, но с независимыми государствами, то почему бы не появиться государствам еще каких-нибудь русских? - дальневосточных, сибирских или поволжских. Ведь вон сколько государств у арабов. Или вон англичане в Австралии и Канаде отлично устроились, отделившись от «родины-матери».

Так что, дорогие соотечественники, мы можем только приветствовать увлечение пожилого российского президента этнографической публицистикой. Говорят, его опус о славянском единстве обязали читать российских военнослужащих. Пусть читают. Особенно танкисты-буряты.

Для нас гораздо важнее, станет ли сама Украина национальным государством в современном понимании этого слова.

 

30 лет уже. Пора взрослеть.

Главными силами движения к независимости в Украине, как и в европейских государствах XIX века, выступили массовый этнический национализм и политический национализм элит. Разница заключается в том, что европейским национальным элитам приходилось бороться за независимость с монархиями, вовлекая в эту борьбу народ.

Борьба за власть нации одновременно была борьбой за республику и демократию. Постепенно, по мере «взросления» наций и понимания призрачности «воображаемых сообществ» из европейского национализма «испарялась» этническая составляющая, оставляя в «сухом остатке» политические ценности свободы, представительской демократии, личных прав. Поэтому национальные границы в Европе становились все более прозрачными, покуда и вовсе не исчезли.

На Украину независимость свалилась с неба. Элиты получили все, чего хотели, без помощи народа.

нац08

16 июля 1990 года Верховная Рада приняла Декларацию о государственном суверенитете Украины. На первом плане – член ЦК КПСС, второй секретарь ЦК КПУ, председатель Верховного Совета Украинской ССР и будущий президент Украины Леонид Кравчук.

Республиканский национализм с его концепцией политической нации оказался не востребован в качестве массовой идеологии. В результате национализм в Украине был «приватизирован» политическими течениями, фокусирующимися исключительно на этнической его составляющей. Что позволило украинцам, сформированным в советском или российском идеологическом поле, удостовериться в худших своих предположениях относительно украинского национализма.

Так бы мы и жили без намека на национальную идею, если бы не российская агрессия. Теперь уже большинству украинских граждан стало очевидно, что рассуждения о «братстве народов» прикрывают имперский экспансионизм «русского мира». Граждане Украины, точно по Бенедикту Андерсону, сами выбирают, что считать нацией и к какой нации себя относить. И, как показывают исследования, относят к разным. Но 55% уже знает, что мы – не они. Осталось понять, кто же мы такие, чтобы мочь не морщась, а від щирого серця сказати: «Слава нації! Слава Україні!»